Рецензии, заметки, выписки…

 

Белая книга с красноватым оттенком

(О книге: Гражданкин А.И. Кара-Мурза С.Г. Белая книга России М.: Либроком, 2013)

Книга эта белая. Так назвали свою книгу сами авторы, пояснив: « Так называются издания, в которых представлены фактические сведения, а не мнения и оценки действительности. Конечно,  трудно комментировать цифры, отражающие драматические изменения нашей жизни  и никак не выразить своего отношения к ним, однако мы старались этого добиться» ( 4).[1]    В самом деле, книга исключительно богата фактическими сведениями и цифрами – страницы испещрены графиками, отражающими временные ряды примерно  трехсот  показателей более чем за полвека: за годы, предшествовавшие реформам, за годы реформ и за годы послереформенного восстановления. Это богатство – безусловное достоинство книги, представленные графики будут полезны каждому, кто изучает отечественную экономическую  историю.

Но нельзя не учитывать, что сам подбор временных рядов, характер приводимых показателей и их трактовка,  вполне естественно, отражают мнения и оценки авторов,  то самое отношение к изменениям в нашей  жизни, о котором они  обязывались по возможности не говорить. Каковы же их теоретические установки и политические  взгляды? Спасибо авторам, в очень лаконичном Введении (а  также в аннотации) они дают исчерпывающий и откровенный ответ на эти вопросы.

Во-первых, они категорически против возврата страны от социализма к капитализму, или, как принято говорить, от плана к рынку. По их мнению, это переход «от хозяйства ради удовлетворения потребностей к хозяйству ради получения прибылей» (4). Соответственно, советское планирование якобы исходило из принципа удовлетворения потребностей населения страны (4). Это подтверждается замечательным примером: « зная, сколько в будущем году родится младенцев, планировали производство детских колясок»…

Но это просто красивая сказка! И не более того.

Как происходило планирование на самом деле, если принять этот условный пример всерьез? Колясочной фабрике  (или, может быть, заводу?) сначала давали так называемый «наряд с красной полосой», то есть задание на выпуск пулеметных тележек или чего-то подобного, близкого по технологии, а уже потом, как тогда говорили, «по остаточному принципу»   выделяли ресурсы на выпуск детских колясок. Не удивительно, что на улицах городов они  тогда встречались намного реже, чем сейчас (как раз когда планирование их производства ведется фирмами «ради прибыли», а не ради мамочек с их младенцами!). Больше того: сельские жители, составлявшие сначала преобладающую, потом просто значительную часть населения страны, даже не знали, что это за такая диковина – детская коляска…

Планирование «по остаточному принципу» применялось в отношении отраслей, как раз предназначенных для удовлетворения потребностей населения,  —  как производственных, так и, особенно,  непроизводственных, таких как образование, здравоохранение, культура. Можно ли согласиться с тем, что это было «хозяйство ради удовлетворения потребностей?» Нет.

Другой очень распространенный метод планирования – «от достигнутого»: намечался определенный рост производства того  или   иного вида продукции (чаще всего это относилось к натуральным показателям), а нужен ли такой рост населению, никого не интересовало. Планирование «от достигнутого» обычно выполняло  пропагандистские, идеологические демонстрационные задачи, выдвигавшиеся вождями коммунистической партии.

Между прочим, авторы утверждают, что когда производство ориентировано на прибыль, то «потребность населения, не обеспеченная покупательной способностью, производителя не  интересует» (4-5).Можно напомнить об Адаме Смите, о «невидимой руке рынка»… Оставим это.  Но, что характерно,  и при социализме, если дополнительная продукция, выпущенная по плану «от достигнутого», не находила сбыта, то она списывалась или, как  тогда говорили «актировалась», а еще проще говоря, уничтожалась…

Наконец,  третий метод советского планирования – действительно планирование по потребности, только не населения, а предприятий, связанных по технологической цепочке. Например, если намечалось выпустить тысячу армейских грузовиков, то шинный завод получал задание на шесть тысяч покрышек, а комбинат искусственного каучука – на соответствующее количество резины, аккумуляторный завод на тысячу аккумуляторов  и так далее. Для этого производились расчеты материальных балансов, межотраслевых балансов (МОБ), в том числе и оптимизационные. Эта большая и, я сказал бы,  интересная работа все же прямого отношения к потребностям населения, о которых пекутся авторы, не имела.

Вот так обстояли дела с планированием ради «обеспечения младенцев колясками»…

Во-вторых, авторы решительно  противопоставляют экономические, стоимостные показатели  натуральным или, как они  их называют, «абсолютным» показателям. Якобы они не зависят от «теоретических  интерпретаций» и только по ним можно судить о том, как выполняется главная цель народного хозяйства: жизнеобеспечение граждан и страны (5). Поэтому в книге мы действительно видим почти   исключительно временные ряды показателей натуральных: по производству или же потреблению тех или  иных видов продукции.

Здесь нет смысла вдаваться в дебри  теоретического анализа достоинств и недостатков стоимостных и натуральных экономических показателей, это серьезная научная проблема. От «теоретических интерпретаций» зависят на самом деле и  те, и другие. Обращусь лишь к одному примеру, показывающему, что без стоимостных показателей — движения денег, рентабельности и прочих, презрительно осуждаемых авторами как «не натуральные, не абсолютные, а вытекающие из принятой в данный момент экономической  теории и  системы оценок» ( 5 ) — не обойтись.

Авторы утверждают: «По динамике подавляющего большинства показателей послевоенного восстановления и строительства, последовательного развития нашей страны в годы «застоя» и вплоть до старта реформ 1990-х  не обнаруживаются сигналы, из-за которых потребовалась бы срочная радикальная перестройка хозяйственной жизни и последующая экономическая реформа России» (Авторская аннотация к книге). Утверждение принципиальное, крайне ответственное. Получается, что все усилия реформаторов, все жертвы, принесенные народом в результате закономерного  трансформационного спада производства – все это было напрасно! (Подчеркиваю – закономерного спада, потому что все до единой страны бывшего социалистического мира, перешедшие к рынку,  испытали    такой же спад и  такие же  трудности[2])

Казалось бы, действительно, вплоть до 1988-89 года все графики роста производства стали и электроэнергии, добычи нефти, угля и газа, других натуральных показателей, по которым многие   привыкли  оценивать состояние экономики, устойчиво тянулись вверх. Что же произошло? Каждый грамотный экономист знает, что сигналы,  которых не обнаружили авторы, таились не там, где они искали. Не в натуральных, а как раз в стоимостных показателях.

Вспомните. Советский Союз в тот период импортировал 35-45 миллионов  тонн зерна ежегодно, платя за это выручкой от продажи нефти. В 1985- 6 гг.  цена на нефть упала в 6 раз. Стало нечем платить за импорт не только зерна, но и современного оборудования,  поскольку СССР, которому оно  позарез было нужно ( прежде всего для производства вооружений) в те годы просто прозевал научно-техническую революцию, прокатившуюся в остальном мире.  И великая страна обанкротилась. Вот это и было тем самым сигналом, которого не смогли обнаружить авторы.

Обратимся к цифрам и фактам, собранным в шести главах книги. Они недвусмысленно, и в строчках, и « в междустрочиях», по выражению авторов, убеждают читателя, что рыночные реформы России не только не были нужны («сигналы не обнаруживаются»), но и, главное, – они  уничтожили страну и ее экономику, подвели  народ к краю гибели.      И действительно, уже первая глава, посвященная демографии и здоровью населения страны, производит шокирующее впечатление. Все ужасно – куда ни посмотри: состояние больниц  и поликлиник, ситуация с самыми опасными болезнями (венерическими, психическими и т.п.), многое другое. Я не специалист в области здравоохранения, не могу судить, насколько достоверны и полны эти сведения. Но все они находят концентрированное выражение в авторском выводе: « в ходе реформы происходила демографическая катастрофа» (10). Более того, авторы называют ее «прямым следствием  реформы» (12) и решительно отвергают  иные    «успокаивающие», по их мнению, трактовки демографов (о последствиях урбанизации, и, главное, — о том, что на самом деле сокращение прироста населения и его убыль начались до реформы и лишь продолжились при ней, об отдаленном «демографическом эхе войны» и т.п.). Я же, читая эти страницы, вспомнил эпизод,  когда один депутат-коммунист на 6-м Съезде советов заявил: «Из-за гайдаровских реформ  в России резко сократилась рождаемость!». Произошло это в первых числах апреля 1992 года, спустя всего лишь  три месяца после начала этих самых реформ. Просто забыл товарищ, что естественный процесс тут продолжается никак не меньше девяти  месяцев…

Увы, авторы рецензируемой книги следуют логике своего предшественника.

Следующие главы посвящены натуральным показателям, начиная с продуктов питания и кончая  транспортными перевозками. Не знаю, согласятся ли читатели с утверждением, что уровень питания в СССР был выше, чем во многих развитых странах, а если люди и проявляли недовольство,  то это объяснялось недостатками в организации распределения товаров и  «сильной антисоветской пропагандой» (с.57)? Сомнительно. Тем более, что, скажем так, «особенности» советской статистики теперь хорошо известны не только за рубежом, но и в самой России. (К этому вопросу мы, очевидно, вынуждены будем еще вернуться).

С другой стороны, в книге поднимается очень важный вопрос о сложившейся в стране неоправданно высокой дифференциации доходов и ее влиянии  на качество питания разных слоев населения (удивительно лишь, что авторы относят к «испытывающим крайнюю бедность» половину населения России   (58), тогда как статистика говорит совсем  иное: сегодня за чертой бедности находятся не более 12-13% населения России, что много, но далеко не половина.).

Сравнивая показатели до и после реформ, авторы, конечно же, не учитывают  феномен так называемой «статистической иллюзии» (этот термин, применительно к оценкам спада в России,  ввел профессор А.Ослунд). Она (иллюзия) заключается в том, что в свое время советская статистика регулярно преувеличивала объемы производства – от приписок на предприятиях до «скорректированных» отчетов о перевыполнении народнохозяйственных планов. А, с другой стороны, в 90-е  годы статистика ударилась в  иную крайность – занижала реальные показатели, что объяснялось стремлением предприятий сокращать налоговые платежи, а также невозможностью учитывать существенные объемы производства в черном и сером секторах экономики. Этот феномен не так уж маловажен: на статистическую иллюзию, как считает профессор,  можно списать по меньшей мере 10% общего спада ВВП. И неплохо было бы помнить об этом, рассматривая графики и читая комментарии к ним.

Например, такой комментарий: «Набор этих продуктов (цельномолочных – Л.Л.) в РСФСР был весьма широк, цены доступны, и это позволяло разнообразить и улучшать структуру массового питания» (63). Не знаю, где жили авторы в  то время, но нам, москвичам, запомнились лишь треугольные пакеты  порошкового молока – из австралийского молочного порошка, да еще толстые стеклянные бутылки с кефиром — вот и весь набор… (Замечу в скобках: на с. 417 читаем: «Невидимая рука «рынка» позволила очарованным потребителям вкусить невиданные прежде образы товаров и услуг» — откуда это?  Ведь и так был «широкий набор»!). Авторы правы: производство и потребление молока в годы реформ, особенно на начальном этапе, резко сократилось  и до сих пор не достигло прежнего уровня (в отличие от потребления, например,  мяса и мясопродуктов). Но тут следует учесть немаловажное обстоятельство: сейчас промышленность в массовых масштабах выпускает стерилизованное молоко, а любая хозяйка знает, что его требуется заведомо меньше, чем того молока, которое скисало чуть ли не по дороге из магазина домой.

Подобным образом можно было бы разобрать ситуацию со многими  другими показателями   и временными  рядами. Графики в книге очень многообразны. Но, пожалуй, наиболее типичная их форма такова: сначала почти линейный подъем показателя, различны только наклоны – это вплоть до перелома в 1988-1990 гг.  Потом резкое падение («яма» находится обычно где-то около 1994-1966 и еще 1998 гг., это самые острые фазы кризиса). И с 1999 года начинается закономерный рост (опять-таки подчеркиваю это слово, потому что так называемый посткризисный рост происходил во всех до единой постсоциалистических странах СНГ и Восточной Европы;  Россия —  никакое не  исключение). Тут следует обратить внимание на большое разнообразие форм кривых, отражающих это в целом восходящее движение, для разных натуральных показателей: есть быстрый рост, когда на сегодняшний день соответствующий показатель  не  только вернулся к дореформенному уровню, но и далеко его опередил, есть неустойчивый, колеблющийся рост, а есть и продолжающееся падение.  Хотел написать «к сожалению», но воздержался: знаю, что есть немало такой продукции, которая при плановом хозяйстве вообще населению не была нужна  или производилась с низкой эффективностью (иногда с отрицательной добавленной стоимостью) –  так что сокращение и, более того, прекращение ее производства было  только благом, прекращало  бесплодное перемалывание ресурсов.

Обращает на себя внимание тот факт, что авторы, анализируя движение того или иного показателя, прежде всего   сосредоточиваются на одном периоде – упомянутой «яме», когда старая система рухнула, новая еще не сложилась. Так, большинство ужасов, собранных в первой главе, относятся к началу 90-х годов, и авторы лишь скороговоркой замечают, что в той или иной области сейчас ситуация выправляется или вообще вернулась к прежнему уровню.

Содержание книги можно свести к формуле «жить стало хуже, жить стало тяжелее» (Чуть перефразируя известное выражение  Сталина). Но посмотрим  на факты, приведенные в книге, даже не привлекая тех сведений, которые в нее почему-либо не попали.

Начнем с продуктов питания. До сих пор – это верно – не достигнут дореформенный уровень потребления хлеба, молока, животного масла, картофеля, водки и ликерно-водочных изделий. Чуть не дотягивают до этого уровня потребление яиц, рыбы. Но превосходят его, и иногда существенно –соответствующие показатели по мясу и мясопродуктам, растительному маслу, консервам, фруктам и ягодам, овощам и бахчевым культурам, кондитерским изделиям и сахару (песку). Повторяю – это исключительно данные самих авторов. Но впечатление такое, что общая структура питания, вопреки их выводам, даже несколько улучшилась (если взять пары:  картофель — фрукты, животное масло – растительное масло, водка – пиво и др. – что полезнее для здоровья?)

Как свидетельствует Белая книга, средняя обеспеченность жильем увеличилась за годы реформ  с 14,4 м² до 22,4 м², что очень существенно; фонд жилья, находящегося в личной собственности населения, вырос в 10 раз. Без преувеличения можно сказать, что произошла революция: в стране почти исчезли  пресловутые «коммуналки» — коммунальные квартиры, в которых выросло несколько поколений советских людей (в них осталось 1,6 %). Но нельзя не поддержать авторов, когда они сигнализируют о росте дороговизны жилья и коммунально-бытовых услуг, об устарелости жилого фонда и о том, что меры, предпринимаемые для ликвидации ветхого и аварийного жилья, пока явно не достигают цели.

Выросло потребление электроэнергии. Но самые поразительные изменения произошли в сфере личного транспорта и связи. Подробно рассказывается о том, как фактически  было ликвидировано «хорошо налаженное производство мотоциклов» – и лишь несколько строк уделено автомобилям. А  количество автомобилей в расчете на 100 семей,  оказывается, многократно выросло. В книге  это объясняется… – нет, не беспрецедентным ( в  том числе и для советского времени) ростом доходов населения в результате реформ — в начале 2000-х годов. Ведь если признать это, рушится вся концепция книги!  Объясняется ростом тарифов в общественном  транспорте (130)  — фактором, конечно, имеющим значение, но  в данном случае вполне третьестепенное.

В том же русле – констатация резкого сокращения «производства почтовых и  телеграфных услуг», причем именно «в результате реформ». Но дальше сами авторы признают огромный рост современных средств связи,  массовое пользование россиянами  интернета, мобильных телефонов, социальных сетей. Выражаются так: « Мобильная связь стала компенсировать, пусть и в другой форме, информационный голод от деградации традиционных каналов межличного общения (письма) телеграммы, посылки и  др.)» (141). Здесь все поставлено с ног на голову!  На самом деле, это именно реформы, включающие  открытие российской экономики к внешнему миру, привели к таким изменениям,  и  «традиционные каналы» не выдержали конкуренции. (Я подумал: зачем мне писать письма внучке, живущей в Австралии, на другом конце земли, если я могу просто поговорить с ней «по Скайпу»?). Что же касается посылок,  то надо вспомнить, для чего они предназначались в советское время: для исправления тех самых недостатков в распределении  товаров, которые признаются и авторами книги. Они утверждают: дефицита продуктов в стране не было, просто плохо было налажено распределение ( 56 ). Вот  и посылали родители детям, друзья – друзьям посылки с продуктами  из  Москвы и других городов, снабжавшихся по первой категории, в другие города, а  также в села с их пустыми магазинами. И почта была загружена «под завязку». Стоит ли жалеть об этом?

Авторы подробно пишут о сокращении числа санаторно- курортных учреждений, из чего делают вывод: «привычный организованный тип отдыха стал менее доступным  и более дорогим для большинства населения» (с.145). Наверное, справедливо. Но в следующем абзаце они вынужденно переходят к…  загрантуризму. Они благоразумно не сообщают, сколько выезжало за рубеж советских граждан. Но все и так знают, что единицы, которым удавалось прорваться сквозь сито партийных выездных комиссий.  В книге динамика этого показателя в дореформенное время просто не показывается, даются  только цифры за последние годы. И вот выясняется, что в 2011 году россияне совершили около 30 миллионов  поездок только в страны дальнего зарубежья.  Компенсируется ли этим сокращение возможностей «привычного организованного отдыха», лучше спросить у самих отдыхающих.

Можно и дальше продолжать примеры, с чем-то соглашаться, с чем-то – нет. Например, следует поддержать авторов, когда они  бьют  тревогу по поводу   серьезной болезни нашей экономики – о  недостатке  инвестиций, грозящем парализовать ее  рост в ближайшие годы. Острейшая проблема. Авторы и тут привычно винят  реформы, но на самом деле эта болезнь возникла в середине  первого десятилетия нового века, когда реформы начали свертываться, прошумело дело ЮКОСа, резко ухудшился инвестиционный климат. В связи с этим следует сделать  одно замечание. После начала гайдаровских реформ, целью которых был переход от плана к рынку, прошло  более 20 лет. С  исторической точки зрения – срок ничтожный. Тем не менее, жаль, что авторы рассматривают его как единое не дифференцированное целое. Хотя на самом деле он распадается на несколько стадий: зарождения (можно сказать, хаоса, когда старое государственное устройство и экономическая система уже не существовали, новые еще не действовали), становления и укрепления (когда оформились и начали функционировать рыночные институты), некоторого отката (это называлось «возвращением государства в экономику»). Огульное, недифференцированное рассмотрение происходивших экономических процессов затрудняет анализ, лишает его объективности, и, как мы убедились на примерах (которых можно было бы привести множество), приводит к ошибочным выводам.

Вот что получается, если прочитать Белую книгу внимательно, по возможности не обращая внимания на «междустрочия». И не зацикливаться, как делают авторы,  на вопросах  об уничтожении России, о  катастрофе (это слово повторяется у них множество раз!),  о том, кто должен нести за это ответственность. Пройден важный этап в истории страны. Трудный этап. Исторически  необходимый этап.

И думать надо о будущем.

12.08.13